Есть такая категория людей, которых удобно судить. Или восхищаться, снисходительно улыбаясь собеседникам: «Да, может и разит от меня за версту снобизмом, ну так это потому, что я и сам такой, как те, о которых я говорю. Ишь, как я о них рассказываю! А вы так смогли бы? Нет? То-то. Там же талантище». Или ругать, хулить, ниспровергать кумиров, топтать троны, воздвигнутые не нами. А вот просто говорить о них – неудобно. Трудно. Сбиваешься на пафос либо на академическую сухость. Потому что эти люди давно вышли из нашего обыденного понимания того, каков есть нормальный человек. Превратились в культурных героев. Поскольку они были первые.
Роберт Джонсон. Первый. Его судьба, его жизнь и музыка – репрезентанты того, что можно было бы назвать первостью. Чернокожий мальчик из неблагополучной семьи. Бедность и негативный психологический фон в период взросления. Неполнота семьи. Прекрасный материал для психоанализа. Или для блюза. Я счастлив что он выбрал второе. Хотя был ли у него выбор? Скорее всего, в районе Дельты проще было достать гитару ну или гармошку, чем томик Фрейда. Ну, или там напиться снова в очередной комнатке дешевого отеля, хоть и с видом на реку – еще проще. Но тут уж одно другому не мешало. Боль и упорство – то что вело его. То что вело всех людей с его цветом кожи в этой чужой и презирающей их стране. Стране, которая скоро станет восхищаться их искусством и учиться у них, все так же не считая их самих людьми. Вы все еще не согласны с доктриной негритюда?
Его не принимали и музыканты. Сначала – потому что он играл не так. Хуже, как им казалось. Потом – потому что он превзошел всех, и нельзя это было не признать. И уже все остальные старались играть так как он. Не получалось. Он стал первый из западных гитарных героев.
А в связи с историей с его исчезновением – тем временем, когда он скитался вдали от центров музыкальной жизни и совершенствовал свое мастерство, слушал мир и отвечал ему, наполнял свою душу болью и изливал ее обратно, а также из-за непонимания – как смог он достичь таких высот – он станет первым гитаристом, о котором скажут что он продал душу дьяволу за талант. Много будет о нем сложено мистических историй. Начиная с самой известной – о перекрестке. И до таких изысканно-искушенных как та, в которой говориться, что куда бы он не приезжал, на следующий день в сумерках люди видели огромных устрашающих псов. И конечно загадочные мистические фразы изредка вплетающиеся в бытовую поэзию блюза. Да и смерть его, в которой скорее больше от истории про Моцарта и Сальери чем чего-то совсем демонического тоже была и есть прекрасным поводом доя пересудов.
Я и сам люблю рассказывать эти истории. Отвлечь от этого может только сама его музыка. Наверное, человеку ХХІ века трудно поначалу слушать его записи. Это юных Джаггера и Ричардса приводило в благоговейный трепет само осознание, что все это поет и играет одновременно всего один человек только с двумя руками и одной гитарой. Их не волновал треск и шумы записи. И всякого кто даст себе труд вслушаться волновать не будут. Достаточно включить. И раствориться. Например в той самой записи, где слова чуть отличаются от остальных вариантов. И гадать – а к кому он там обращался, ведь он сам – первый…
А я – просто один из сотен гитаристов, что проснувшись как-то ночью и не найдя в памяти места где они, прислушаются к скрипу времени и скажут в темноту: «А знаешь, Роберт, мне кажется, что ever since you’ve been gone hellhounds on my trail»…
(Алексей Ковалев) |
